Позвони в мою дверь - Страница 103

103

— Да, конечно, — с трусливой быстротой ответил Ровенский. — Но чего ты хочешь?

— Всего Юра! Я хочу и получу все! В обмен на твою паршивую жизнь в далекой загранице.

Жуткая догадка осенила Ровенского.

— Ты! — прошипел он. — Твоя игра! Давно задумал прибрать «Класс» к своим рукам и теперь осуществил подлую многоходовку!

— Думай, что хочешь, — ухмыльнулся Павел.

Мысленно Петров подсчитывал, сколько времени понадобится юристам, чтобы подготовить необходимые документы. У Потапыча он акции купит, у Юрки отберет. Два дня, решил Петров. Пусть работают по ночам, но управятся за двое суток.

— В пятницу ты подпишешь бумаги, — сказал он Ровенскому. — И попрощаешься с ребятами. Легенду придумай сам. Я бы, конечно, желал вышвырнуть тебя пинком под зад, но это повредит бизнесу. Если в эти два дня ты сделаешь хоть одно финансовое распоряжение, считай, что никакой договоренности не было, я даю ход уголовному делу. Сам понимаешь, увидеть твою морду за решеткой мне в кайф.

Через неделю тебя и твоей верной женушки не должно быть на территории бывшего СССР. И на всю оставшуюся жизнь путь вам сюда заказан.

Ровенский нервно сглатывал. Кадык дергался, словно на шее под кожей сновало вверх вниз большое насекомое.

— Петров! Если я попрошу у тебя прощения…

— Не трудись! Я мечтал заглянуть тебе в глаза, когда припру к стенке. Такое желание, наверное, обуревает всех мстителей. Совершенно напрасное. У гнид глаз нет.

— Если бы ты не спрыгнул, ничего бы не случилось!

— Случилось бы гораздо худшее. Сейчас, по крайней мере, мы оба остались в живых.

— Давай обсудим детали сделки.

— Нет! С холдинга ты не получишь ни нитки!

— Выставляешь меня нищим?

— Хочешь, я назову точную цифру прикопленного тобой за границей?

— Не хочу!

— Правильно. А то я бы нечаянно проболтался, как и этого добра могу тебя лишить.

Ровенский вскочил, залился бордовой краской.

«Ну, попробуй, вмажь мне, — мысленно подталкивал его Петров. — А я тебе отвечу! Расквашу твою морду под баклажан».

Но Ровенский только выругался:

— Сволочь!

— Подонок!

Это были слова прощания.

* * *

Петров подъехал затемно. В окнах горел свет, в гараже Зинина «ауди». Он рванул в дом. Так и есть: сидит, оловянные глаза к нему подняла, в руках его посмертное письмо. Он испытал острую и мгновенную радость. Еще несколько минут назад сокрушался, что не с кем отпраздновать победу. И вдруг такой подарок!

— Какого черта ты приперлась? — прохрипел Петров. — Где дети?

— Путешествуют по Европе, — машинально пробормотала Зина.

Она не могла выйти из оцепенения, поверить, что он стоит перед ней, живой и невредимый.

Зина не плакала, как предполагал в своем послании Петров, но с ней творилось неладное. Это были рыдания без слез: судорожное дрожание рук и головы, лицо перекошено, глаза сухие и ненормально блестящие, из горла вырываются хрипы и каркающие звуки. Выглядела она ужасно.

Петров испугался, бросился к ней, как был — в пальто и заснеженных ботинках, — крепко обнял:

— Я с тобой! Все хорошо! Все очень хорошо Мы победили. Мы теперь владеем холдингом. Ты меня слышишь? Понимаешь? Я победил! Я тебя очень люблю!

Зина продолжала дергаться. Она не помнила, сколько времени пробыла на том свете — в мире без Петрова. Возвращалась в судорогах боли — не телесной, не душевной — будто снова рождалась на свет, но теперь уже большая, взрослая продиралась в игольное ушко, Петров ее вытягивал.

— Ду-ду-думала Господь тебя упо-по-коил, — проклацали ее зубы.

Зина несла бред, но Петров терпеливо ее слушал, гладил по голове, плечам, спине, кивал безумным речам.

— За тебя мусульманин молился. Нет! Он же свинину ел на завтрак в самолете! Обманул меня!

Спать хотел. Сказал: на восток и губами шевелил.

Я поверила, когда вспомнила твою коленку железную. Трость в спальне стоит. Я ее уберу, а ты опять в угол ставишь. Я думала, что я умерла, потому что ты умер и письмо мне оставил.

Петров порвал свое послание на клочки:

— Видишь? Все! Нет его. Забудь навсегда.

— Ты — это правда ты? — Зина перестала дрожать и говорила связно.

Он взял ее руку и стал хлопать себя по плечам, голове:

— Потрогай меня. Чувствуешь? Это я во плоти.

— Сбрей бороду! — вдруг потребовала Зина, когда ее пальцы коснулись лица мужа. — Немедленно!

— Хорошо, — быстро согласился Петров.

— Сейчас же! — настаивала Зина.

Торопиться с бритьем было глупо, но Петров согласился бы и пальцы себе отрезать, лишь бы Зина успокоилась.

В ванной Зина торчала у мужа за спиной, держалась за край его сорочки. Совсем как Маняша, любившая захватить в кулачок мамину юбку или отцовскую штанину, когда руки у родителей были заняты.

— Это ты! — сказала Зина, жадно вглядываясь в зеркало. — Мой муж. Только похудел.

— На семь килограммов, — гордо подтвердил Петров и слегка обиженно спросил:

— Неужели не заметила, что я от живота избавился?

— Зачем ты прикидывался Другим? — ответила Зина вопросом на вопрос.

— В каком смысле?

— В сексуальном.

У Петрова от неожиданности дрогнула рука, и он порезался.

— Надеюсь, изменения не в худшую сторону?

— В лучшую, — заверила Зина. — У меня с головой все в порядке, не смотри на меня как на умалишенную.

Она провела пальцем по ранке на щеке, посмотрела внимательно на капельку крови, слизнула ее.

У Петрова на секунду закружилась голова: эта женщина была дорога ему в нечеловеческой, в непереносимой степени. Он терял сознание, потому что оно не способно вместить его чувство. Он даже не мог обнять Зину — руки висели безвольными плетями.

103